Мы пишем: «Мы едим много орехов», а не любим орехи», потому что слово «любить» — это не надежное слово, ему не хватает точности и объективности. «Любить орехи» и «любить нашу Мать — не одно и то же. Первое выражение обозначает приятный вкус во рту, а второе — чувство.
Слова, обозначающие чувство, очень расплывчаты; лучше избегать их употребления и придерживаться описания предметов, людей и себя, то есть точно описывать факты
(с) Агота Кристоф, Толстая тетрадь

Сходила я в «Глобус» на премьеру спектакля Толстая тетрадь, поставленного по роману современной писательницы Аготы Кристоф (за это имя её, кстати, очень любят порицать). Книга была написана в 1986 году и описывает жизнь двух братьев-близнецов в военное время. Как и всё современное искусство, книга пронизана откровенными сценами, зоофилией (*сарказм)и упражнениями на закалку то тела, то духа, то жестокости. Впрочем, в постановке нет и намёка на зоофилию.

Ещё одно отличие постановки Крикливого от книги (и не последнее) — наличие юмора. Как водится, в серьёзной книге нет места радости и смеху. У Крикливого же братья-близнецы до поры до времени остаются детьми, а потому могут и подурачится, и покривляться, и посмеяться, хоть и уверяют свою знакомую Заячью губу, что никогда не играют, а только учатся и работают. Да и некоторые сцены, которые в книге вызывают отвращение из-за свойственной послевоенной литературе натуралистичности, у Крикливого показаны с юмором и иронией. Что, кстати, не мешает быть трагедии трагедией.

По ходу спектакля мальчики Клаус и Лукас ( Никита Сарычев и Иван Басюра) из милых беззаботно дурачащихся щеночков, преданно и с обожанием глядящих в глаза любимой хозяйке-маме Екатерина Аникина), строгому хозяину-отцу Владимир Дербенцев) превращаются сначала в предпреимчивых и милосердных молодых и горячих, а потом и в жестоких, забывших родителей псов кровавого режима. Бабушка Тамара Кочержинская) произносит «сукины дети!» всё ласковее и ласковее, а Анна Михайленко Заячья Губа) вызывает бурю эмоций с самого своего появления на сцене и остаётся звездой как минимум до конца спектакля.

Закончилось всё чуть менее запутанно, чем у Аготы (у неё ведь есть не только вторая часть книги, но ещё и продолжение истории в двух других), но, пожалуй, так же печально. Кюре Лаврентий Сорокин), хоть и обвинённый в разврате и похоти (как принято поступать с разного рода кюре), правда, выживает, простив за всё близнецов, отрицающих заповеди. Даже гармошка, появлявшаяся несколько раз в руках у братьев, а всё остальное время лежавшая на полке, так и не заиграла.

22 января мы с Дыркиным сходили на пресс-показ спектакля «Экстремалы» в драматический театр под руководством Сергея Афанасьева.

Спектакль Экстремалы — совместный проект театра Афанасьева и Немецкого культурного центра имени Гёте в Новосибирске. Режиссёру было предложено ознакомится со сборником современной драматургии Центральной Европы «Шаг» и выбрать одну из пьес. Этой пьесой стало произведение немецкого драматурга Фолькера Шмидта.

Моему спутнику «психологический триллер» показался очень даже забавным и весёлым, из зала он выходил довольный. Да, было там и над чем посмеяться, и от чего попереживать.

Весь сюжет вертится вокруг одной распадающейся семьи, её друзей и соседей.
Анна, дизайнер помещений со стажем, хочет «пустую комнату», чистоты и свободы. Её обременяет всё, что есть в её жизни, она презирает мужа и почти не общается с дочерью. Её муж Манфред хочет, чтобы всё было правильно. У него так всё и шло: он выращивал цветы в садике перед домом, работал гинекологом, в обеденный перерыв встречался с любовницей, вечерами катался на велосипеде с лучшим другом-ловеласом, которого он пытается направить на путь истинный. После — семейный ужин. И если бы жена внезапно не начала ложиться спать голой в кровать друзей, раздаривать машины, спать с 15летним подростком и ходить в одном и том же везде и всюду, всё бы было хорошо.


Их дочь Лина недовольна жизнью хотя бы потому, что ей 15. Кроме того, она считает отца извращенцем (все гинекологи извращенцы) и боится свою мать. При этом она находит себе парня, который тоже наверняка не без извращённых фантазий — он рисует мертвецов по фотографиям и мечтает нарисовать «с натуры». К слову, парень этот спит с матерью Лины, а мать этого парня — с Лининым отцом и его лучшим другом.
Вот такой вот промискуитет и бесперспективняк.


Но это всё, конечно, поверхостно. А если глубже, то мы увидим ни одну блуждающую неизвестно в каких дебрях душу, жаждущую приключений и экстрима, а не скучной жизни с садиком и барбекю по выходным.
Единственным нормальным персонажем лично мне показался друг-ловелас Альберт. Не потому, что он ловелас, а потому, что он спокойно идёт за своими инстинктами и никому при этом не врёт. Вот только и он попался на уловку Манфреда и решил «взять на себя ответственность», совершенно не понимая, что же он имеет ввиду, когда это произносит и чего он теперь хочет.


Чем всё закончилось, я вам не расскажу. Скажу только, что цветы из садика в итоге выстрелили.